Петя Синицын стоял возле входа в центральный отдел милиции и улыбался, сверкая всеми зубами. Под тень тополей подъехал, дымя и стреляя из глушителя, старый УАЗик, и со страшным рычанием коробкой передач, сдал назад и аккуратно припарковался бампером к толстому дереву. Улыбка старшего сержанта объяснялась легко. Сашка Завьялов был ему по душе: тот же напор, настрой, принципиальность. К тому же, в последнее время Петя слишком ревностно относился к любым новостям «оттуда», с того конца автобусного маршрута номер два. Завьялов тоже был оттуда, где кипела жизнь, и, как ни странно — последние яркие и такие запоминающиеся лица оказались именно с Тулинского, или имели к нему какое-то отношение.
— Добрый день, Саша. Как доехал?
— Привет, Петя. Пыхтя и кашляя, — засмеялся Завьялов, пожимая руку товарищу. — Ты, случайно, не меня ждёшь?
— Именно, как говорится — от вашего стола к нашему столу… Ильченко ждёт, идём.
Тучный начальник участка, словно не заметил вошедших людей, лишь указал шариковой ручкой на стулья возле стола, приставленного к его столу ножкой от буквы «Т». Сержанты сели друг напротив друга, Завьялов положил перед собой папку и принялся ждать.
— Ну что, сержант, я гляжу — нашёл выход с ножичком? Колодин не растерялся, молодец. Итак, ты произвёл осмотр места происшествия и составил подробный отчёт, пусть даже задним числом, на что мы закроем глаза. Петя, давай, я смотрю — ты уже ёрзаешь на месте. Что ты там нарыл?
— Товарищ капитан, у меня есть человек, у которого удалось, правда, не без небольшого нажима, кое-что узнать. Это спекулянт, приторговывал когда-то сухпайками и солдатской формой. Сейчас он не служит уже, но былые грешки за ним ещё тянутся, правда, придраться не к чему. Так вот, он строит дом, а две недели назад привёз машину кирпича. Разгружать-то некому, вот он и подался в поиски на рынок, а там подрядился к нему один человек. За работу деньжат он подкинул тому маловато, но добавил кожаными ботинками — берцами, а ещё дал пакет с сигаретами Ватра, которые, в основном, попадают на гражданку с армейских складов.
— Отлично, Петь, а теперь наш молодой Шерлок Холмс, как отзывался о нём Колодин, увяжет это в одну логическую цепочку. Давай, Завьялов.
— Так точно, товарищ капитан. На месте происшествия мной были обнаружены следы от протекторов ботинок, предположительно, армейских, а также множество окурков от сигарет Ватра. По результатам опроса сотрудников комбината, окурки оставлены не ими. Вывод — курил посторонний человек.
— Товарищ капитан, — продолжил Синицын, — спекулянт дал описание внешности того типа. Это человек среднего роста, худой, с прилизанными сальными волосами, похож на угря, которого только что выловили из воды.
— Что скажешь, Завьялов?
— Это Маслик. Нож, предположительно, его. Савушкин, который первым попал под подозрение в умышленной порче имущества, вспомнил этот ножичек.
— Товарищ капитан, как я уже докладывал — отпечатки на ноже и в поселковом магазине после кражи — идентичные.
— Итак, ребята, перед нами два преступления, совершённые одним человеком, но не факт, что у него не было сообщника, или даже заказчика. Давайте-ка его возьмём по-тихому и допросим.
Ильченко забрал папку и взялся за оформление необходимых бумаг. Задержание решили проводить утром на следующий день. Завьялов попрощался со своим новым товарищем Петей Синицыным, сел в машину и тронулся в обратный путь. УАЗик резво набрал обороты, будто чувствовал своего хозяина, его внимание к себе и радость, которая переполняла сержанта, заставляя его всю дорогу напевать странную и простую мелодию, выдувая её из носа.
В обеденный перерыв Оля не смогла проглотить даже небольшое печенье, как говорится — кусок в горло не лез.
«Неужели этот подонок закрыл ребёнка в доме и совсем его не выпускает? Сегодня же узнаю у Стеньки всю правду, позвоню Пете и попрошу вытащить мальчишку оттуда, чего бы это не стоило».
Словно подтверждая серьёзность своих намерений, она поставила корзинку на прилавок и принялась наполнять её продуктами. Несколько толстых бутербродов с колбасой и сыром, завёрнутых в бумагу и перетянутых резинкой для волос, легли на дно корзинки. Поверх них уместились два мешочка — один с печеньями, а другой с конфетами.
Оля рассчитывала успеть обернуться в обеденный перерыв, поэтому не стала вешать никакой вывески, только замкнула дверь и быстрым шагом пошла по дороге. У знакомого уже ей забора она нащупала ключ, открыла калитку и стала пробираться к окну за углом.
Стенька улыбнулся, но на вопросы Оли отвечал неохотно. Он утверждал, что сам виноват, поэтому несёт наказание, но в его глазах читалось отчаяние, сменяющееся безумным блеском. Ждать было нельзя, это Оля понимала со всей ответственностью. Нужно вызволять ребёнка из этого ужасного плена. Она передала содержимое корзинки через форточку, сообщила, что бабушке лучше, и пошла обратно к калитке. Оля была растеряна и опустошена, сердце сжималось от жалости к ребёнку и от своей беспомощности. Она хотела бы разбить окно и вытащить Стеньку, обнять его и увести с собой, но странная апатия мальчишки удивляла её.
Оля закрыла калитку и побрела обратно в магазин. Руки её были свободны, она даже не заметила, что корзинка выпала из её рук ещё там, во дворе дома. Ближе к вечеру Фёдор увидел в траве маленькую корзинку. Он приподнял её носком ботинка, ухмыльнулся и бросил обратно в траву. Ненависть и злоба слабыми волнами, постепенно усиливающимися, поднимались от ног всё выше и выше, пока не заняли своё привычное место в височных областях головы.
Фёдор оскалил зубы и растоптал корзинку. Он терзал её до тех пор, пока она не слилась в единое целое с землёй, втоптанная в неё ботинками сорок восьмого размера.
| К Главе 64 | К Главе 66 |